Леонид Анцелович. Ростовский Клондайк

В семидесятых годах прошлого столетия на одном ростовском предприятии, с устрашающим названием «режимное», в ответ на коварные происки буржуазной военщины, трудящиеся варганили какую-то летающую хренотень, которой можно было жахнуть в белый свет так, что мало не покажется. Можем, когда захотим!

А чтобы эта радость следовала строго по заданному курсу и по пути шальной оказией не уронила пассажирский авиалайнер, или не грохнула мирный населенный пункт (что периодически случалось), контакты её приборов, во избежание окислений, изготовлялись из золотосодержащего сплава. Эти чудовища (как продукты питания), имели срок годности и, отлежав положенный срок, списывались в утиль. Частично ржавели под открытом небом, а детали, содержащие стратегические металлы, сдавались на склад. Этим изделием советская власть делилась с дружескими режимами Африки, Азии и Латинской Америки. Но после конфуза, связанного с Карибским кризисом, руководство СССР больше не решалось раздавать грозное оружие, кому попало. С тех пор, при всеобъемлющем армейском раздолбайстве, за бесхозным имуществом не было должного присмотра, и на территории предприятия этого добра скоплялось немереное количество. Как говорится – ни себе, ни людям. Зарплаты рабочих оборонной промышленности не сильно отличалась от общероссийских. Однажды, после очередного катаклизма с неудачным испытанием ракеты, какой- то остряк на стене мужского сортира, масляной краской написал:

Летела ракета, упала в болото,

Какая зарплата, такая работа.

Рабочие, имеющие доступ к золотоносным деталям, были искренне возмущены вопиющей расточительностью начальства, и, руководствуясь тезисом – «тащи с работы каждый гвоздь, ведь ты хозяин, а не гость!» искали подходящую фигуру, чтобы посодействовал бы реализации товара. И в один прекрасный день проблема решилась обычным способом, – словоохотливый кладовщик цеха, на полках которого пылились золотосодержащие контакты, у пивного ларька познакомился с парнем по имени Фёдор. Как положено у выпивших мужчин легко возникла взаимная симпатия, и, после очередного стакана вина, кладовщик понял, что новый знакомый ─ как раз тот человек, который им нужен, и он там же поделился с ним заманчивой перспективой озолотиться, в буквальном смысле этого слова. Договорились о следующей встрече, чтобы на трезвую голову оговорить условия грядущего гешефта.

Фёдор, прибыл в Ростов из черноморского города Адлера, и поступил в университет. От природы он обладал повышенным рыночным рефлексом и, получив доступ к бесхозной золотоносной жиле, сразу же принялся её усердно разрабатывать. Страна ещё в рынок не собиралась, это гораздо позже стало возможным безнаказанно разворовывать свои вооружённые силы, а он ещё тогда умудрился построить удивительно продвинутую схему, посредничая между секретным предприятием и подпольными потребителями вожделенного металла. В СССР презренный металл тогда находился в устойчивом дефиците и спрос на него был безграничным.

Подельники Фёдора восприняли появление оборотистого дельца с небывалым энтузиазмом и, игнорируя тонкости, связанные с обороноспособностью любимой державы, принялись тащить с завода драгоценные детали в промышленных масштабах. Но, в отличие от дремучего чеховского злоумышленника, безвозвратно свинчивавшего гайки с железнодорожных рельсов, наши старатели на места спёртых контактов тулили такие же, визуально неотличимые, но без наличия в них благородного металла. Выпорхнувшую за пределы производства, неприглядную металлическую мишуру Фёдор сбывал в неограниченных количествах по довольно крутой цене. На Ростов обрушилась золотая лихорадка, этакий местечковый Клондайк. На отхожий промысел потянулись умудрённые опытом дантисты, ювелиры и прочие поклонники золотого тельца.

Команда Фединых подельников, вдохновлённая успешно процветающим бизнесом, основную работу стала воспринимать как досадную помеху на пути к сытой и беззаботной жизни.

Слово рэкет ─ итальянского происхождения, переводится на русский язык как «вымогательство с применением угроз жестокого насилия». Родоначальниками этого явления в нашей были вовсе не бандиты лихих 90-х, с русским названием «крыша», а советские правоохранительные органы семидесятых. Только вместо жестокого насилия бандитов, они угрожали жертве лишением свободы. В те годы Жванецкий писал: «Что охраняешь, то имеешь, лес охраняешь – дрова есть. Аптеку охраняешь – вата есть…» Значительная чисть представителей, стоящих на страже государственной собственности, хотя сами ничего не похищали, но зачастую имели долю от похищенного. Изобличив расхитителей, не лишали их возможности «договориться», естественно, не из альтруистских побуждений. И советские дельцы теневого мира старались обзавестись такими покровителями.

Зубной врач Фима Гробман имел такого покровителя. Познакомился с ним при драматических обстоятельствах. Он увлекался нумизматикой, в основном серебряными царскими рублёвиками. А в советские времена любые сделки с драгметаллами в обход государева ока считались незаконными валютными операциями и карались очень сурово. Однажды, когда оперативники устроили коммерческую облаву на стихийном нумизматическом рынке, Фиму с несколькими коллекционерами взяли с помощью подставных агентов и доставили в следственный отдел милиции. Вёл дело молодой следователь Олег Павлович. С самого начала он отнёсся к Фиме без предвзятости и даже с сочувствием:

─ Лично я против преследования коллекционеров, ибо сам грешен собирательством, но служба –есть служба.

Фима намёк понял правильно, и, после того как он пожертвовал гордостью своей коллекции ─ уникальной монетой, стоимостью в половину «Жигулей», дело было благополучно закрыто, а в награду за щедрый презент Фима получил домашний телефон новоявленного покровителя со словами:

─ Если понадоблюсь, звоните.

Фима обращался к нему нечасто, только когда иным способом проблема не решалась. Олег Павлович неоднократно выручал Фиму в самых сложных ситуациях, правда, за головокружительные гонорары.

Олег Павлович, учась в школе, мечтал заниматься историей, но историком не стал, отец рекомендовал ему следовать мудрой французской пословице: «Если не можешь делать то, что нравится, пусть тебе нравится то, что ты делаешь». Сам Павел Николаевич в партию вступил на фронте, после войны с отличием окончил исторический факультет университета, и его оставили ассистентом на кафедре истории КПСС . Поступил в аспирантуру, защитил диссертацию, а когда стал заведовать кафедрой, случился громкий скандал – по доброте душевной он поставил свою подпись под рекомендацией одному хмырю в поездку на съезд коммунистической партии Франции. Хмырь, оказавшись в Париже, отправился не на съезд братской партии, а в английское посольство и попросил там политическое убежище, и вскоре объявился на враждебной радиостанции «Би-би-си». Последовал неслыханный скандал, Москва разразилась беспощадным идеологическим гневом, в результате которого партбилетов и должностей лишилась дюжина коммунистов, и Павел Николаевич в том числе. Поработав несколько лет на заводе разнорабочим, он с трудом устроился школьным учителем. Исходя из своего печального опыта, он внушал сыну: «Наша история – девица легкомысленная, доверчивая и доступная. Её без особых усилий соблазняют победители, но любому режиму во все времена нужны опричники». И Олег Павлович последовал мудрому совету отца и поступил на юридический факультет университета, прошёл тернистый путь от участкового инспектора до следователя по особо важным делам.

Деньги, как известно, на деревьях не растут, а на самую приличную советскую зарплату жить было не то, чтобы затруднительно, а просто не престижно. Уже тогда коллеги Олега Павловича носили фирменную одежду из магазина «Берёзка», имели новенькие «Жигули», а начальники и вовсе владели собственными «Волгами». Подпольные дельцы уверенно функционировали в мутной воде социалистической экономики, когда находились под надёжным покровительством правоохранительных служб. Классовое неравенство существовало всегда, и советская система не была исключением. Состоятельные дельцы, сплотившись с блюстителями социалистической собственности, превратились в материально процветающую часть населения. Единственную для них опасность представляли рыцари со щитами и кинжалами в петлицах, которые были властью по-отечески обласканы и щедро облагодетельствованы. Поэтому нужды в связях с денежными мешками они не испытывали и путь к их горячим сердцам и холодным головам был труднодоступен.

Дантист Фима был одним из постоянных Фединых клиентов. Он догадывался о сомнительном происхождении товара, но, как и большинство советских дельцов, руководствовался ухарским афоризмом ─ «кто не рискует, тот не пьёт шампанского». В один не совсем прекрасный день Фима приобрёл у Феди увесистый пакет золотосодержащих контактов по очень соблазнительной цене. Он владел премудростями извлечения чистого золота из золотосодержащих деталей (аффинаж), но в тот раз, хотя факир был трезв, но фокус не удался: контакты бесследно растворились в химическом растворе, без малейшего намёка на благородный осадок. А когда осознал, что Фёдор, выражаясь блатным сленгом, подсунул ему «куклу», решил обратиться к своему покровителю. Мошенник Федя на всякий случай из города слинял, хотя рассчитывал, что у незадачливого клиента хватит ума не обращаться в соответствующее учреждение, где чикаться с ним не станут и поставят очистительную клизму ему самому. О наличии у Фимы милицейского покровителя Фёдор не подозревал.

– Алло! – услышал Олег Павлович знакомый голос. – Это я, Фима. Мы можем встретиться?

– Есть проблемы?

– Ну как без них? ─ с дрожью в голосе ответил пострадавший.

Встреча состоялась в «Жигулях» Олега Павловича. Он внимательно слушал Фиму, проявляя при этом нехороший интерес к подробностям. Его суровое лицо оставалось неподвижным, но по глазам угадывалось, что он в голове уже выстраивает оперативное расследование.

– А откуда эти хреновины Федя брал? ─ въедливо спросил следователь.

Этот вопрос Фиме не понравился, но отступать было уже поздно. Как говорила ему жена, когда ночами орала их малолетняя дочь, – «теперь уже обратно её не засунешь». Фима честно признался, что происхождения золотоносных деталей он не знает. Олег Павлович с жадным интересом принялся расспрашивать, что Фима может рассказать о Феде, давно ли знакомы, сколько времени они занимаются этим промыслом, и кто ещё покупал эти детали? Фима понял, что это уже не беседа, а допрос и что он вляпался в дерьмо по самые уши, но ещё теплилась надежда, что вопрос упирается не столько в деньги, сколько в большие деньги. Может быть, покровитель просто набивает цену.

– Учитывая деликатность проблемы, я бы за ценой не постоял, ─ жалобно пролепетал Фима.

Олег Павлович на наживку не повёлся.

─ Дело не в цене, – задумчиво процедил он сквозь зубы и, пообещав подумать, холодно попрощался и укатил на своих «»Жигулях» цвета морской волны.

Многоопытный Федя имел все основания рассчитывать на благоразумие Фимы, но клиент его ожиданий не оправдал. Современные жертвы в подобных случаях нанимают специалистов совсем другого профиля, которые за оговоренный процент находят мошенника и посредством обычных бытовых приборов, типа утюга или паяльника, восстанавливают справедливость. Но тогда бандитизм ещё не принял нынешнего размаха, и такие потерпевшие, как Фима, неосмотрительно доверяли своим покровителям из «органов», нравственная щепетильность которых зависела от обстоятельств и суммы гонорара. В данном случае охранительная медаль с изображением ангела-хранителя, которая столько лет исправно Фиме служила, повернулась к нему обратной стороной и со всего маху вмазала ему по темечку.

После встречи с пострадавшим дантистом осторожный Олег Павлович весь вечер размышлял над проблемой своего подопечного, и не спешил с окончательным решением. С одной стороны, деньги ему были остро необходимы: наклёвывался заманчивый обмен его тесной «двушки» на добротную трёхкомнатную «сталинку» с весомой доплатой. Струхнувший клиент готов был раскошелиться на любую сумму, и проходимца Федю можно тоже нагнуть и раскрутить на приличные деньги, но это довольно рискованное мероприятие. Ещё не известно, кто стоит за фигурой Феди. Такие проходимцы часто сотрудничают или с ментами, или (не к ночи будь упомянута) с «конторой»… Зато, если пустить это дело по официальному руслу, можно безо всякого риска получить очередное звание, а с ним и решение всех жилищных проблем. Тщательно взвесив варианты «за» и «против», он остановил свой выбор на втором варианте.

На следующий день Олег Павлович доложил о перспективной операции своему непосредственному начальнику. Доклад следователя полковника озадачил. Тучный лысый дядька с толстыми линзами очков, этакое мурло в погонах, набычился, густо покраснел и принялся изображать глубокомыслие. Он тоже не решался брать на себя ответственность за столь щекотливое дело, где отчётливо пахло спецификой ведомства КГБ, а контора ревностно относились к орлам, совавшим свой клюв в их гнездо. Полковник отправил следователя с неопределённым умозаключением ─ «подумаем». «Врёт, – решил Олег Павлович, – тех, кто умеет думать, начальниками не назначают». Как он и предполагал, полковник немедленно попросился на приём к генералу. Сферы влияния МВД и КГБ негласно были чётко разделены: гебисты копали вглубь, оставляя ментам возможности копаться на поверхности. Недаром в определённых кругах аббревиатуру КГБ расшифровывали как Контора Глубокого Бурения.

Наш славный Ростов для шпионов особого интереса не представлял и политическими инакомыслящими не славился. Тем не менее, родину нельзя было оставить без присмотра, и доблестная армия бойцов невидимого фронта вела непримиримую борьбу в основном с безобидной местечковой шушерой, типа фарцовщиков, болтунов и психически неустойчивых граждан, гордо именовавших себя диссидентами. Для сохранения количества сотрудников, хороших зарплат, квартир, наград и званий – враг им был остро необходим. Пока полковник согласовывал с генералом полученными сведениями, разведка донесла до ушей комитетчиков слух о многообещающей операции, которую замышляли менты, и ростовские чекисты перехватили инициативу в свои чистые руки. В грядущей операции отчетливо замаячил звездопад на погоны. Но в среде руководства ростовского комитета возникли разногласия. Часть рыцарей с горячими сердцами предлагали это дело раздуть и придать ему зловещую окраску по типу пресловутых врагов народа. А чекисты с холодными головами предостерегали, что надо быть осмотрительней: ведь местные оперативники ГБ столько лет в упор не замечали, как у них под носом орудовала шайка расхитителей, покусившаяся на святое – обороноспособность державы. Из Москвы могли наведаться такие офтальмологи, что мало не покажется. Одни предлагали вернуть это скандальное дело ментам – пускай сами расхлёбывают заваренную кашу, другие требовали немедленно начать расследование самим. Но, пока они препирались, Москве уже было доложено о художествах ростовских старателей. Лубянка, как никакая другая организация, умела чутко держать нос по ветру и имела своих осведомителей во всех важных организациях, и ростовская контора не была исключением. Поэтому столичные чекисты рванули в Ростов безо всякого приглашения, как та гора к Магомету.

Олегу Павловичу, как инициатору процесса, поручили стартовую часть предстоящего громкого процесса. Чтобы изловить Фёдора, особых усилий не потребовалось. Он, ничего не подозревая, безмятежно наслаждался прелестями родного адлерского пляжа, и был несказанно удивлён, когда двое рослых парней спортивного телосложения пригласили его пройти в поджидавшую их невдалеке «Волгу» с красноречивыми ростовскими номерными знаками. Завертелась карусель громкого уголовного дела с лёгким политическим уклоном. Олег Павлович перед Федей не стал играть роль отца-наставника. При первой же встрече, смерив его расстрельным взглядом, стал говорить вкрадчиво, словно гипнотизируя. Федю кошмарить не пришлось, он и не собирался принимать позу героя-партизана, и когда следователь предложил ему в обмен на условную меру наказания выложить всю имеющуюся у него информацию, Фёдор без колебаний стал на путь покаяния и помощи следствию, сдав с потрохами всех своих клиентов и подельников. Напрягаться ему не было нужды, он где-то вычитал, что память – как хорошая девушка: если за ней нет должного ухаживания, она уходит, поэтому скрупулёзно фиксировал в тетрадь каждую свою сделку.

Следствие быстро набирало обороты и вскоре докопалось до таких любопытных вещей, что на цугундер пришлось брать неприличное количество подозреваемых, не устоявших перед соблазном золотого тельца. Выяснилось, например, что торговля золотоносными деталями осуществлялась со всеми признаками рыночных отношений: за наличные, в кредит и даже по бартеру: стакан контактов ─ бутылка коньяка. А на дворе, после относительно вегетарианских брежневских времён, уже стояли плотоядные андроповские. На город накатил золотоносный холокост. Для очень многих специалистов замаячила перспектива сменить белые халаты на спецодежду тёмно-серых оттенков. Чекисты с приходом на вершину власти своего шефа, после недолгой спячки, снова начали входить во вкус и восстанавливать слегка подзабытые навыки. Руководил страной Юрий Владимирович недолго; но к концу его правления граждане с предпринимательской жилкой окончательно выродились как класс, и всё реже встречались на свободе. Их уже можно было заносить в Красную книгу наряду с редкими представителями фауны. Фиму долго не тревожили, хотя уже многие его коллеги активно давали признательные показания. Затеплилась слабая надежда, что у его ангела-хранителя возникли материальные проблемы, и что он скоро объявится за гонораром. По ночам Фиме снились мрачные сновидения: небо в клеточку и леденящее душу лязганье тюремных засовов.

Одним тёплым весенним вечером в понедельник Фиму начало томить нехорошее предчувствие: на душе было тревожно и, как оказалось, – не без оснований. Предчувствие не обмануло, к нему на квартиру явился молодой человек, вручил повестку и вежливо предложил расписаться. Этот визит вспугнул Фимино сердце; оно забилось с пугающей частотой, по лицу заструились капли холодного пота, а по спине в панике засуетились мурашки. Ему оставалось уповать на Всевышнего, и он с надеждой устремил свой взор к небу. Но там его не услышали: небосвод был затянут густыми облаками и канал воздушной связи не работал. Гражданину Гробману предлагалось явиться в управление Комитета государственной безопасности в пятницу к 19─и часам к следователю по особо важным делам Московской военной прокуратуры товарищу Могильному. С учётом специфики этого ведомства, фамилия следователя звучала многообещающе. Отчетливо замаячила дальняя дорога, которая у Фимы тесно ассоциировалась с казённым домом. В тот день он напился до состояния, близкого к невменяемости. Жена, которая прежде бесилась из-за какой-нибудь лишней кружки пива, на этот раз смотрела на мужа с молчаливой печалью, словно Пенелопа на Одиссея, отправляющегося в далёкое и опасное путешествие. Утром, вернув себя к суровой действительности, он стал лихорадочно рыскать по городу, нажимая на все рычаги, в поисках выхода из опасного минного поля. Но никакие связи не работали, – на все щедрые посулы следовало только грустное сочувствие. Этот уровень местным благодетелям был не по зубам.

Впервые оказавшись в здании этого одиозного учреждения, Фима был ошеломлён стерильной чистотой и ухоженностью, разительно отличавшейся от обшарпанной обстановки в милиции. В просторном вестибюле напротив входа всю стену занимало изображение щита со скрещёнными кинжалами. Будучи по натуре человеком мнительным, со стойкими предрассудками, щит и в особенности кинжалы вызывали в душе Фимы леденящий трепет. Дежуривший часовой куда-то позвонил, и вскоре Фима, почерневший от переживаний, обречённо шёл по коридору на негнущихся ногах в сопровождении мужчины цыганистой наружности в штатском, но с откровенно военной выправкой. На сверкающем паркете лежала широкая ковровая дорожка, каждый этаж чередовался наличием бюста хмурого Дзержинского и портрета Андропова с загадочной улыбкой Моны Лизы. Стены были щедро украшены незатейливой наглядной агитацией. В скромном кабинете на третьем этаже Фиму встретил мужчина средних лет, коротко стриженный блондин с круглым румяным лицом и глубоко посаженными голубыми глазами под белесыми ресницами. Он вышел из-за стола и, приветливо улыбаясь, протянул руку с таким видом, словно давно и с нетерпением ожидал этой встречи.

– Кирилл Сергеевич, сотрудник комитета, – скромно представился он. – Вы, наверное, догадываетесь, для чего мы вас пригласили?

С его лица не сходила дружелюбная улыбка. Фима даже слегка успокоился: похоже, иголки под ногти втыкать не будут. Он уже ни в коем случае не рассчитывал на благополучный исход и нервозно пытался настроиться на тот единственно правильный путь, ведущий к выходу из зловещего лабиринта с наименьшими потерями. Продолжая лихорадочно размышлять, Фима постарался придать своему лицу выражение искреннего недоумения, и на все вопросы нёс какую-то несусветную околесицу, типа – «я не я, и лошадь не моя». Кирилл Сергеевич, похоже, был человеком нетерпеливым. Он досадливо поморщился и красноречиво посмотрел на часы, что означало: пёс с тобой, мой рабочий день закончился, я с удовольствием поужинаю и лягу спать в мягкую кровать, в отличие от тех упрямцев, которые предпочитают жёсткие нары.

Это был только лёгкий плевок для разогрева; дальше, когда в кабинет вошёл тот самый молодой человек цыганской наружности с объёмистой папкой под мышкой, дело пошло веселее. Назвавшись Андреем Алексеевичем, он раскрыл папку, как пухлую историю болезни, и принялся читать. В папке оказалось полное собрание сочинений из Фиминой богатой коммерческой биографии. «Понесло дерьмо по трубам», – мелькнуло в Фимином мозгу. Закончив чтение, Андрей Алексеевич голосом врача-психиатра «дружески» посоветовал:

– Не тяни резину, му…к, это в твоих же интересах. Колись и сваливай домой!

Фимин инстинкт самосохранения цепко ухватился за последнюю фразу и настойчиво потребовал: «Сдавайся!» Как говорится, против лома нет приёма. Из той папки Фима с изумлением узнал о себе много интересного; он был вынужден послушно «вспоминать» даже то, о чём не имел ни малейшего представления, но на все вопросы с готовностью отвечал утвердительно. Почувствовав, что клиент уже созрел, следователи стали истолковывать факты исключительно в своих интересах: например, эпизод с покупкой у Феди латунных контактов, обратили в золотосодержащие. С невозмутимостью бульдозера Андрей Алексеевич предложил подследственному сдать «это золото» в обмен на исключение из обвинений очень серьёзной статьи «о незаконной предпринимательской деятельности с использованием драгметаллов на рабочем месте». Это как раз были те эпизоды, которые погашались с помощью Олега Павловича за солидные гонорары. Только здесь до Фимы дошло, что его благодетель активно сотрудничал не только с ним, но и с конторой. Фиме на мгновение померещилось, что он стал участником сна Никанора Ивановича из романа «Мастер и Маргарита», у которого настойчиво требовали сдать валюту: «Бог истинный в руках никогда не держал и не подозревал, какая такая валюта!»

Услыхав, что речь идёт о трёхстах граммах, опешивший Фима спросил:

– А где же я возьму столько золота?

Андрей Алексеевич с циничной усмешкой посоветовал:

– Ищите, Шура, ищите, – имею в виду «золотую» гирю ещё одного золотоискателя по фамилии Балаганов, – наша святая обязанность – вернуть государству украденный у него драгметалл. Фима глядел на него тоскливым взглядом и думал, что не пожалел бы никаких денег на надгробье этому гусю. После небольшого торга остановились на половине. С тем измочаленного Фиму и выпроводили домой, предварительно дав подписать соответствующие протоколы и подписку о невыезде. Фима, используя свои каналы, купил сто пятьдесят грамм зубного золота и под протокол сдал его майору Могильному.

Несколько месяцев спустя Гробмана пригласили к молодому ростовскому следователю районной прокуратуры для формального завершения следствия. Следователь глубоко копать не стал, но и закрыть дело, которое было под контролем московского ГБ, было за пределами его возможностей. Несмотря на то, что дело было громким, тем не менее, его ход не отличался той свирепостью, которой славились процессы под патронажем КГБ. То ли оттого, что собрали чрезмерно богатый урожай обвиняемых, а скорее потому, что к этому времени не стало Андропова, а с приходом к власти Горбачёва гайки заметно отпустили. В советской юриспруденции такие понятия, как презумпция невиновности, отсутствие улик и другие тонкости, смердящие буржуазным душком, не имели ни малейшего значения. Когда государево око наливалось кровью, и раздавалась команда «фас», упечь за решётку любого гражданина было ─ что два пальца об асфальт. Ведь стоило тщательно потрясти владельца автомобиля или хозяина прилично обставленной квартиры – можно было наскрести как минимум на «трёшку» с конфискацией. А когда слушалось дело хотя бы с малейшим политическим уклоном, то решение выносилось вовсе не в суде, участники такого процесса находились в зале суда в качестве физиологического раствора. Судьи, прокуроры, адвокаты и народные заседатели добросовестно изображали независимость, но практически никакого влияния на окончательный приговор не оказывали, являя собой некий антураж, неотъемлемую часть чётко режиссированного спектакля. Обвиняемые, как правило, не пытались вникать в юридические тонкости этого дела, а забота их адвокатов заключалась в возможности найти общий язык с обвинением и отыскать ту золотую середину, которая бы устраивала обе стороны. Суд не интересовала степень вины обвиняемого, он руководствовался исключительно поставленной задачей.

Суд над Фимой яркого следа в отечественной юриспруденции не оставил: обвинитель не был Вышинским, защитник не был Плевако. Народные заседатели, участвовавшие в судебной церемонии, дремали по краям судейского стола и в нужный момент послушно кивали головами, как китайские болванчики. Через полчаса Фима получил свою законную «трёшку» с конфискацией имущества, которое заблаговременно схоронил. Судебные приставы с тоской разглядывали убогий хлам, никоим образом не вписывающийся в паркетные полы с замысловатым узором, неописуемой красоты чешские обои, умопомрачительную керамическую плитку и финскую сантехнику, которые конфискации не подлежали. Учитывая наличие у подсудимого несовершеннолетнего ребёнка, положительной характеристики с места работы и отсутствие судимости, суд счёл возможным отправить его на «химию» – стройку народного хозяйства.

В процессе оформления документов в районном суде Фиму пригласил к себе в кабинет судья, выносивший ему приговор. Он запер дверь изнутри и, смущаясь, сказал:

– Вы, я вижу, человек не глупый и понимаете, что к вынесению приговора я имел весьма косвенное отношение. В Ростове я человек новый, связями не оброс. У меня к вам просьба: моя жена нуждается в протезировании зубов, а в нашей ведомственной поликлинике ей предложили только стальные коронки. Не могли бы вы составить протекцию, чтобы ей поставили золотые?

«Ну что ж, ─ подумал Фима, ─ похоже, этот судья парень не промах, в Ростове он быстро обрастёт связями, а в будущем может стать полезным». Услугу ему Фима оказал: позвонил своему бывшему заведующему зубопротезным отделением, и вкратце обрисовал ситуацию. Федя, как было обещано, получил условную меру наказания и был отпущен на свободу прямо из зала суда.

(с) Леонид АНЦЕЛОВИЧ.